liberty

А что ты сделал для становления сноубордического движения в свои годы?
Товарищи из Burton поднапряглись, и порадовали московских любителей зимних видов спорта своим склоном.
А еще обеспечили военно полевую кухню, с закусками и чайком, чтобы не в сухомятку жевать.
Причем все это не только для тех кто катается на их склоне, вот такой дружественный шаг наших заграничных соседей.

Что касается широких и душевных жестов от отечественных спорт клубов, не часто они нас балуют, тот же Кант, где по соседству и расположен склон бартона, на моей памяти ни разу не устраивал день бесплатных подъемников. Да, что-то я размечтался сегодня, ну хотя бы для детишек этот великодушный жест можно было бы организовать, тогда и за наших было бы не так обидно.

Гуси-лебеди пролетели,
чуть касаясь крылом воды,
плакать девушки захотели
от неясной ещё беды.
Прочитай мне стихотворенье,
как у нас вечера свежи,
к чаю яблочного варенья
мне на блюдечко положи.
Отчаёвничали, отгуляли,
не пора ли, родная, спать, —
спят ромашки на одеяле,
просыпаются ровно в пять.
Вечер тонкий и комариный,
погляди, какой расписной,
завтра надо бы за малиной,
за пахучею, за лесной.
Погуляем ещё немного,
как у вас вечера свежи!
Покажи мне за ради бога,
где же Керженская дорога,
обязательно покажи.
постоим под синей звездою.
День ушёл со своей маетой.
Я скажу, что тебя не стою,
что тебя называл не той.
Я свою называю куклой —
брови выщипаны у ней,
губы крашены спелой клюквой,
а глаза синевы синей.
А душа — я души не знаю.
Плечи тёплые хороши.
Земляника моя лесная,
я не знаю её души.
Вот уеду. Святое слово,
не волнуясь и не любя,
от Ростова до Бологого
буду я вспоминать тебя.
Золотое твоё варенье,
кошку рыжую на печи,
птицу синего оперения,
запевающую в ночи.

Корнилов Б.П. (30 сентября 1934)

Туман, сегодня необычно крепкая пелена над городом. Проглатывающая шум улиц и мысли прохожих. Кажется что из души в этот час выходит все то, что боятся выпустить в любой другой момент. И под прикрытием тумана, эти тайные гости творят то ради чего пришли. Неслышно ничего, только вязкий шум, неразличимый, гул, способный по костям пробраться в разум и там развернутся во что-то неясное и бесформенное, и затопить собой всё.
Из окон видно только серую хмарь, белесою полосою растянувшуюся от запада до востока. Я жду ветра, надеюсь на него, что он своей силой разгонит это наваждение, разорвет лоскуты пелены и мир снова будет открыт для взора.
Смешно, пришел ветер, но образы в дымке задрожали, все что я видел и был туман, марево, ветер развевал дома, стройные улицы, вереницы машин, изредка фигуры, в тумане казавшиеся серыми пятнами, но по злой иронии и сами бывшие туманом.
Ветер неистово носился постепенно освобождая мир от всего того тумана что представлен был перед моим взором. Чистый яркий белый свет взамен городов, людей. Взамен цивилизации.
Ветер рассеял туман, как я и хотел.
Свет яркий, ослепительно белый…
Вдруг потерял однородность, как будто покрылся пятнами, еще не ярко выраженными, но уже с различимыми границами. Свет терял плотность. Где то оставаясь болезненно резким, а в каких-то местах приобретая другой, терпимый оттенок. И не поверив своим глазам, я увидел тени, они росли и множились, некоторые выстреливали в высь, некоторые оставались малы. В мире где тень состоит из света доверять глазам крайне рискованно.
Тени приняли форму домов, деревьев, движущихся людей. Как будто художник опрокинул все свои краски, наливались цветом и объемом.
Мир снова был реален.
Но это уже был другой мир.

Опозданием мы наказаны
Что слова любви прежде сказаны,
Что совсем другим доверяли сны
За полчаса до весны.

Памяти Великого Песняра «За полчаса до весны»

Подробнее »

You’re not a failure until you give up

Дрожащий луч играет,
упав из за плеча.
Голубоватой сталью
На острие меча.

вот, наткнулся, будучи на чужбине, на довольно симпатичный образец и не удержался чтобы не приобрести. Что за сталь, непонятно, на клинке маленьким шрифтом начертано 440, как поведет себя при эксплуатации еще выясним.